Он, вероятно, присоединился бы к хору энтузиастов современных технологий, утверждающих, будто интернет и новейшие биотехнологии чудесным образом изменят жизнь на земле; он разделял бы страсть к прогрессу. В то же время он выглядел бы вполне уместно со свой иронией и легким цинизмом, которые задают тон в беседах, звучащих в высоких кабинетах…
Но тогда Франклин чувствовал бы себя как дома в современной Америке. Он разделял бы ценности привыкшего к комфорту среднего класса, он был бы оптимистичным, добрым и любезным, а его главным недостатком было бы самодовольство. Каждый легко может представить его в торговом центре, очарованным изобилием товаров и умным маркетингом. В то же время он восхищался бы всеми проявлениями гражданской активности молодых американцев и тем, как взрослые американцы в общественных организациях используют религию в благих целях.
Франклин в течение многих лет несправедливо подвергался нападкам, отмечал Брукс, со стороны романтиков, мишенями для которых были капитализм и буржуазная мораль среднего класса. «Но сейчас главную проблему представляет чрезмерный франклинизм, и мы должны задуматься над тем, как привнести в жизнь сегодняшней Америки ощущение трагизма и моральной ответственности, которых было так мало в ее основателе-яппи»[640].
Бухгалтерская книга
Отсутствие моральной ответственности и духовной глубины является самым серьезным обвинением против Франклина. И в своей жизни, и в своих сочинениях он иногда демонстрировал дефицит преданности, душевных страданий, поэтичности или души. Фраза из письма сестре Джейн (1771) отражает самодовольство и недостаток душевной страсти: «В целом я склонен любить мир таким, каким его нахожу, и подвергать сомнению мои собственные суждения о том, что могло бы его исправить»[641].
Его религиозные верования, особенно в начале жизни, во многом определялись его оценками того, во что людям полезно верить, а не являлись выражениями внутренних убеждений. Деизм выглядел привлекательным, но оказался не слишком полезным, и поэтому Франклин дал ему моральное толкование и редко беспокоил свою душу вопросами о милосердии, спасении, божественном происхождении Христа или другими глубокими проблемами, которые не влекли за собой практических выводов. Он находился на другом краю спектра по отношению к пуританам, занятым мучительными поисками души. Так как он не имел фактических свидетельств существования божественных внушений, то усвоил простое представление о том, что наилучший способ служить Богу — делать добро другим.
Его моральные убеждения также были простыми и приземленными, сосредоточенными на способах приносить реальную пользу ближнему, и он мало интересовался воспитанием в себе более высоких нравственных устремлений. Он больше боролся с тем, что называл «опечатками», чем непосредственно с грехом.
Как ученый, Франклин занимался преимущественно физической стороной нашего мира и демонстрировал мало интереса к абстрактными теориям или высоким материям. Он был великим экспериментатором и талантливым изобретателем, сосредоточенным на том, что может приносить пользу, но не имел ни склонности, ни научной подготовки, чтобы делать глубокие обобщения.
В большинстве начинаний, предпринимавшихся его душой и разумом, масштаб достигался в основном благодаря практицизму, а не глубине мысли или поэтическому таланту. В науке Франклин был более Эдисоном, чем Ньютоном, в литературе — более Твеном, чем Шекспиром, в философии — более доктором Джонсоном, чем епископом Беркли, а в политике — больше Бёрком, чем Локком.
В его личной жизни также наблюдался дефицит душевной преданности и глубокого чувства. Образно говоря, он бывал во многих прихожих, но редко заходил во внутренние покои. Его любовь к путешествиям отражала дух молодого беглеца, сбежавшего от семьи из Бостона, затем от Деборы после первых мыслей о браке и от Уильяма накануне его свадьбы. На протяжении жизни он имел мало эмоциональных привязанностей, способных удержать его на одном месте, и, по-видимому, так же легко перемещался в физическом пространстве, как и в пространстве человеческих отношений.
